Незадолго до своего восьмого дня рождения Агриппина попала в больницу. Родители и врачи винили чрезмерное потребление шоколада, сама же девочка точно знала, что виноват как раз недостаток сладкого.
Однажды Агриппинин отец принёс домой много-много-много коробок с конфетами, ящиков с шоколадными батончиками и просто плиток шоколада. С ним рассчитались за что-то конфетами, так получилось. Конфеты ели всей семьёй и раздавали друзьям, но их, кажется, не становилось меньше. И вот через три месяца шоколадной идиллии мама внезапно ограничила Агриппинино потребление конфет до одной коробочки в день. Одной ма-а-аленькой коробочки! В которой была всего двадцать одна конфета (Агриппина сразу же сосчитала). Коробки с конфетами лежали и в подполе, и на антресолях, и в шкафу, и в кладовой… а Агриппина имела право только на одну ма-а-аленькую коробочку в день! Естественно, детский организм такого издевательства не вынес, и через две недели у Агриппины заболела печень.
читать дальше?В больнице оказалось скучно.
Агриппину привели в палату с пятью кроватями, две из которых уже были заняты, и с огромным стеклом в половину стены, за которым была хорошо видна большая палата с целым детским садом. Агриппина заняла кровать в торце палаты, прямо под окном и с видом на соседнюю палату. Кровати Агриппининых соседок стояли по сторонам от её кровати: одна прямо под разделительным стеклом, а другая напротив первой возле стены.
Вскоре одну из Агриппининых соседок выписали, и тогда начались странности.
Ранним утром Агриппину разбудили и с кучкой других испуганных детей повели в детскую поликлинику. «Глотать шланг заставят», - перешёптывались в толпе, - «Вот такой толстый! А тех, кого стошнит…». Что там будет дальше с неудачливыми шлангоглотателями Агриппина знать не хотела, поэтому прошла вперёд, поближе к взрослой сопровождающей. Зайдя в поликлинику, они свернули направо – в то самое крыло, где в зарослях фикусов таился кабинет взятия крови, в котором живому человеку сначала прокалывают палец плоским металлическим шипом, а потом выдавливают из него кровь в стеклянную трубочку. Миновав страшный кабинет, взрослые ушли в тёмный узкий коридор с мигающей лампой, а потом вернулись и начали по одному загонять туда детей.
Вскоре дошла очередь и до Агриппины. Шланг назывался зондом, толщиной оказался действительно с садовый шланг, а на его конце виднелась маленькая штуковина с лампочкой, с помощью которой врачи на мониторе рассматривали Агриппинины внутренности.
Пережив немалый стресс и вернувшись, наконец, в палату, Агриппина решила лечь. Она откинула одеяло с покрывалом, и тут… Простыня оказалась не просто в беспорядке, или смята. Она была скомкана в длинный жгут и уложена вдоль кровати, точно по центру вдоль поперечно-полосатого матраца.
Агриппина впервые внимательно посмотрела на соседку по палате. Это была уже совсем взрослая девушка лет тринадцати или даже четырнадцати.
- Ты зачем скрутила мою простыню?!
- Я ничего не скручивала!
Девушка выглядела честной.
- Ты, наверно, сама во сне вертелась, - добавила она.
Агриппина расправила простыню и легла. Может быть, соседка действительно так думала, но сама Агриппина утром не могла бы не заметить, что спала на голом матрасе. К тому же, она бы обратила внимание на простыню, когда застилала постель…
Тут Агриппина задумалась: а разве этим утром она что-нибудь застилала?
На следующий день Агрипина тщательно расправила простыню, сверху не менее тщательно разложила одеяло, накрыла всё это покрывалом, и только тогда пошла умываться, есть таблетки, пить микстуры и завтракать.
Вечером постель оказалась заправлена именно так, как её заправила Агриппина – старательно, но кривовато. И простыня оказалась на месте.
На следующий день ситуация повторилась. И на следующий. А потом вдруг, вернувшись с особенно неприятной и длительной процедуры, Агриппина увидела почти идеально – на вид – заправленную кровать и, откинув одеяло, обнаружила вытянутую вдоль точно по центру матраца смятую простыню. После процедуры лечь хотелось сильнее, чем скандалить, жаловаться и выяснять отношения, поэтому Агриппина расправила простыню, легла и стала думать.
Совершено ясно: кто бы что ни делал на Агриппининой кровати, этот кто-то старался сделать вид, будто тут ничего не происходило. То есть, не хулиганил специально, чтоб позлить Агриппину. Потому что взрослой соседке до Агриппины нет никакого дела, а с другими детьми Агриппина и вовсе не знакома. И, к тому же, если бы хулиганили, то постарались бы постель заправить так же, как она была заправлена, а тут постель просто заправили (вот Агриппина, например, так ровно накидывать покрывало пока не умеет). А если бы не пытались скрыть следы своей деятельности, то и заправлять постель бы не стали.
Значит, раз хотели всё скрыть, то и простыню бы расправили, если бы заметили, что с ней что-то не так. Даже могли бы специально проверить, как там простыня, если бы таинственные некто предполагали, что в результате их таинственной деятельности на Агриппининой кровати с простынёй может что-то случиться. То есть, получается, кто бы и что бы тут ни делал, это что-то происходило поверх покрывала и никто просто предположить не мог, что под покрывалом и одеялом простыня может взять и сбиться сама собой.
Прыгали они тут, что ли?! Могли бы на своих кроватях прыгать!
Отлежавшись, Агриппина рассказала о простыне взрослой тётеньке в белом халате, которая иногда ходила по этажу. Та поговорила с Агриппининой соседкой, после чего самой Агриппине верить перестала, но предложила переселить её (Агриппину) в другую палату.
Другую палату с кучей орущих детишек Агриппина живо представила. И отказалась.
На следующий день Агриппина решила провести эксперимент. Придя раньше всех с обеда, проверив простыню, Агриппина разулась, залезла на кровать и тщательнейшим образом попрыгала на ней. Первым к центру кровати начало сбиваться покрывало, следом за ним – одеяло. До простыни очередь дошла, когда покрывало с одеялом образовали под Агриппиниными ногами запутанный ком, а сама Агриппина уже устала. И, конечно, невозможно было не заметить, что простыня уползает со своего места! Не говоря о том, что всё пыталось сбиться в круглую кучу, а не в длинную линию.
Следующие пять дней Агриппина почти полностью просидела в засаде. То есть, в коридоре на высоком подоконнике, куда залезать ей удавалось не с первого и даже не со второго раза. И – ничего. В её палату никто посторонний не заходил, простыня всё время оказывалась на месте, а соседка где-то целыми днями пропадала.
***
За три дня до выписки, когда Агриппина уже потеряла надежду разгадать феномен уползающей простыни...